Село Сайхин, самый западный населённый пункт Казахстана, лежит буквально в пяти километрах от границы с Россией. Село Хан Ордасы — чуть восточнее. А по ту сторону границы расположился российский военный полигон Капустин Яр. С этого полигона в 1950-х запускали в космос собак и проводили ядерные испытания: официально известно о 18 подземных и 11 атмосферных взрывах. Полигон продолжает функционировать и сегодня: там проводят учения зенитчиков и испытывают межконтинентальные баллистические ракеты. Как живут люди на границе с военным полигоном и что думают о таком соседстве — в репортаже Азаттыка.
Сайхин и Хан Ордасы — очередные точки, куда отправился корреспондент Азаттыка Пётр Троценко в рамках авторского спецпроекта «Пограничное состояние». Это серия репортажей о том, как живут люди в приграничных городах и сёлах Казахстана.
«КАК ТУТ НЕ ПИТЬ?»
От Уральска до Сайхина в Западно-Казахстанской области 550 километров непростого пути. Первая половина дороги покрыта асфальтом, другая представляет собой пыльное степное бездорожье, по которому после дождя не могут проехать даже уазики. Новую трассу региональные власти обещали сдать к 2021 году, но ремонтные работы не закончены до сих пор.
Ещё через Сайхин проходит железная дорога. По ней, рассекая горячий степной воздух, мимо нас проносятся российские железнодорожные составы, грузовые и пассажирские. Все они транзитные и на местной станции не останавливаются. Поэтому старый вокзал, построенный ещё в начале прошлого века, практически всё время закрыт на замок. Местные вспоминают: когда станция перестала функционировать — произошло это после распада Советского Союза, — без работы остались многие сельчане.
Железная дорога условно делит Сайхин на две части — старую и новую. В новой — акимат, больница, Дом культуры, магазины и парикмахерские. Жители старой части называют свой район «Шанхаем» и считают себя коренными обитателями села.
Возле одного из «шанхайских» домов на лавочке сидят трое мужчин лет пятидесяти и неспешно выпивают, время от времени провожая взглядом проносящиеся мимо поезда. На пожелтевшем газетном листке — бутылка водки и нехитрая сельская закуска: хлеб, соль, огурцы, помидоры.
Мужчины оказываются разговорчивыми. Раннее застолье объясняют тем, что у одного из них — день рождения.
Именинник представляется Нурланом и немедленно предлагает выпить: «Мы, шанхайские, без угощения не отпускаем». Говорит, что сегодня ему исполнилось 56.
От угощения тактично отказываюсь, завожу разговор.
— Как вам живётся рядом с полигоном? Не беспокоят военные?
— Нормально живётся. Граница рядом — пять километров, вон видишь, вышка стоит? — Нурлан машет рукой в сторону крепкой металлической конструкции, возвышающейся по ту сторону железнодорожных путей. — Её военные ставили, но она давно уже бездействует. Таких вышек тут много: если идти вдоль линии, на которой они установлены, дойдёшь до полигона.
— На металлолом бы их сдать, — мечтательно произносит его товарищ, невысокий мужчина с задумчивым лицом и золотыми зубами. — Вот когда у нас ступени от ракет падают, сразу местные жители приезжают, кто успел, тот забрал — дюралюминий.
— А часто падают?
— В том-то и дело, что редко и далеко. Пока узнаешь, что упала, пока доедешь, от ракеты уже ничего не останется, — в голосе слышатся нотки разочарования.
— Близость полигона не влияет на здоровье?
— Влияет, наверное. Мы не учёные, не знаем, — снова включается в разговор именинник Нурлан. — Почему мы, думаешь, выпиваем? От радиации спасаемся. Сам я чернобылец, в 1986-м служил в Украине, в Донецке, через 15 дней после взрыва [на Чернобыльской АЭС] нас отправили на оцепление 30-километровой зоны. Теперь у меня инвалидность, как тут не пить?
«ЕСЛИ БЫ НЕ ВОЗРАСТ, ПОШЁЛ БЫ ВОЕВАТЬ»
В годы Второй мировой войны Сайхин был прифронтовой территорией. В 1942 году, когда войска нацистской Германии пытались взять Сталинград и вплотную приблизились к границам современного Казахстана, истребители Люфтваффе пытались разрушить тактически важный объект — железную дорогу — и неоднократно бомбили село. Историки подсчитали, что таких налётов было не менее 30.
Та война закончилась почти 80 лет назад, но рядом с Сайхином продолжают летать ракеты, а сельскую тишину время от времени нарушает гул российских истребителей.
— Как ракеты запускали, я ни разу не видел, но во время испытаний от взрывной волны у нас форточки раскрывались, — вспоминает житель Сайхина Ертаргын Самигуллин. — Сейчас так уже не бомбят, только самолёты летают. Говорят, это влияет: кто-то жалуется на головные боли, у кого-то болеет скот.
Ертаргыну 69 лет, он родился и вырос в Сайхине, здесь у него свой маленький бизнес — парикмахерская. А ещё он мастер на все руки — делает на заказ домашнюю мебель, продаёт ножи и топоры ручной работы.
— Мой дедушка Хасен Сидалиев был муллой, держал здесь мечеть, в 1929 году пешком отправился в Мекку, паломничество заняло три года. Когда вернулся на родину, его осудили на четыре года. Через несколько лет после освобождения он снова дошёл до Мекки, за что снова попал в тюрьму. Отпустили его, только когда война началась. Из-за дедовой судимости моего отца до 12 лет в школу не принимали. Много лет спустя, когда деда реабилитировали, я писал в областное КГБ, хотел узнать обстоятельства дела, за что конкретно он был судим. Так и не узнал. Но даже и без их ответа ясно, что в те годы мечети громили, а имамов считали врагами советской власти.
В память о деде у Ертаргына остался советский паспорт и старинный Коран. Уже прощаясь, снова заводим разговор о полигоне. Я спрашиваю, как он относится к такому соседству.
— Нормально отношусь, — говорит Ертаргын. — Они ведь там не просто так испытания проводят, а ещё и о безопасности думают: как дать отпор врагу — НАТО. Понимаете, я за Путина. Если бы не возраст, пошёл бы воевать. Может, это кому и не нравится, но я своего мнения не скрываю.
В центре Сайхина сосредоточена вся сельская жизнь: акимат, магазины, Дом культуры, во дворе которого почему-то круглые сутки работает репродуктор. Транслирует популярные и патриотические песни.
Несмотря на близость России, товары в магазинах в основном казахстанского производства. Продавцы говорят, что до пандемии часто возили продукты из Волгограда, до которого всего 250 километров, но потом и границу стало сложнее проходить, и цены на российские товары выросли. Поэтому закупаются теперь в Уральске. В областной центр местные жители стараются ездить лишь по большой необходимости: долго, дорого и плохая дорога.
Тем не менее сельчане в России бывают часто: в приграничных российских сёлах у сайхинцев много родственников и друзей. Для людей с местной пропиской работает пункт упрощённого пропуска, чтобы живущие по разные стороны границы, не теряли друг с другом связь. При этом сельчанам разрешается посещать лишь населённые пункты, расположенные рядом с границей, и только по личным делам.
ЗАТЕРЯННЫЕ В ПЕСКАХ
Село Хан Ордасы — менее чем в 50 километрах от Сайхина. К нему ведёт всё то же привычное бездорожье. Рядом с селом растёт уникальный сосновый бор, который 200 лет назад высадили посреди степи по приказу хана Жангира — правителя Букеевской орды.
Сейчас лес находится на грани исчезновения: старые деревья умирают, новые не приживаются. Экологи связывают это со снижением уровня грунтовых вод: местность обеспечивает чистой питьевой водой сразу несколько окрестных посёлков, включая райцентр Сайхин.
А ещё Хан Ордасы известно тем, что рядом расположено солёное озеро Хаки сор, которое из уникального солончака превратилось в военный могильник: уже много десятков лет в водоём падают ракеты, запускаемые с полигона Капустин Яр.
— До озера, если идти напрямую, не более 10 километров, — объясняет сельчанка Маржан Махметова. — Я бы не сказала, что у нас наблюдаются ярко выраженные проблемы с экологией, но, когда запускают ракеты и ветер дует со стороны озера, у меня сразу огурцы вянут, надо опрыскивать витаминами, иначе урожая не будет.
По словам Махметовой, возле могильника, который когда-то был озером, сельчане пасут скот и о возможных последствиях для здоровья особо не задумываются. Но у животных время от времени встречаются мутации.
— У меня была корова с копытами очень странной формы, это явно мутация, потому что скотину я много лет развожу и такого не встречала, — рассказывает Маржан и приглашает к себе домой, чтобы показать то самое мутировавшее копыто. Для удобства Маржан ходит по дороге босиком: село расположено в песчаной местности и ходить здесь в обуви действительно очень непросто.
Во дворе Маржан показывает нечто похожее на копыто.
«Не выбрасываю, берегу, надеюсь когда-нибудь показать специалистам», — говорит женщина.
83-летний Берген Кажгалиев родился и вырос в Хан Ордасы. Почти всю жизнь он проработал учителем истории в местной школе.
Кажгалиев помнит время, когда в селе начались военные испытания, говорит, что взрывы раздавались днём и ночью.
— Сейчас уже никто не может проверить, но я думаю, что от ядерных испытаний здесь погибли многие, во многих семьях рождались дети-калеки, были случаи, когда рождались без рук, без ног, — говорит Берген Кажгалиев. — Медики догадывались, что это последствия испытаний, но вслух никто об этом не говорил. Все боялись идти против власти. Уже в 1990-е Какен Кубейсинов, он возглавлял антиядерное общественное объединение «Нарын», встречался с [экс-президентом Нурсултаном] Назарбаевым, говорил, что территории нужно придать статус зоны ядерного бедствия. В итоге никакого статуса присвоено не было, только некоторые семьи получили пособия для детей-калек, а другие и вовсе ничего не получили. Многие из тех, кто родился калекой, уже умерли.
Местная жительница Айман Бекмамбетова воспитывает дочь Улбике. У той диагностирован детский церебральный паралич и врождённый гемипарез — слабость мышц, вызванная нарушениями функций головного мозга. Женщина считает, что на особенности развития дочери могло повлиять состояние окружающей среды.
— Улбике уже 28 лет, а она до сих пор ведёт себя как маленький ребёнок: возится с игрушками, ходит в памперсе. Возможно, повлияло, что рядом полигон. Улбике — средняя дочь, есть ещё две — старше и младше, обе здоровые. Я не работаю, сижу дома, смотрю за дочерью, да и работать у нас негде, Улбике платят пенсию по инвалидности.
Айман рассказывает, что у соседей была дочь со схожим диагнозом, но та скончалась. А раньше, по словам женщины, таких детей в селе было «много».
«АЙБАЛТАҢ ҚАСЫҢДА БОЛСЫН»
До революции 1917 года в России Хан Ордасы официально был городом и жизнь тут била ключом. Дважды в год проходили крупные ярмарки, работала общественная больница, здесь была открыта одна из первых на территории Казахстана аптек. Сейчас об этих славных временах напоминает только мемориальные таблички на нескольких старых домах, да местный музей, действующий в бывшем здании ханского казначейства.
Экспозицию музея открывает фотография бывшего президента Казахстана Нурсултана Назарбаева, который побывал в музее дважды — в 1990 и в 1997 годах. Работники об этом помнят и этим событием гордятся.
С неменьшей гордостью рассказывают они и о том, как в 1801 году в этих степях появилась орда хана Букея и что в её состав входила территория, частично включавшая земли нынешних Астраханской и Волгоградской областей России.
— То есть это «исконно казахские территории», на которые теоретически можно претендовать?! — не могу удержаться я.
— Давайте пройдём в следующий зал, — говорит музейная работница, оставляя мой вопрос без ответа.
Мы переходим в ярко освещённую комнату. Здесь на богатом узорами ковре развешаны древние ножи, кинжалы и боевой топор айбалта. Именно такой всегда следует держать при себе, если с соседями не повезло. По крайней мере, так гласит старинная казахская пословица.
КОММЕНТАРИИ